Информация. Собственность. Интернет

Действительно, идею «полного господства над вещью», «plena in re potestas», у римских юристов найти можно*(31). С «триадой» дело обстоит сложнее, поскольку ее мы унаследовали не непосредственно от римлян, а через пандектное право*(32). И несколько неубедительно выглядит заключение И. Пухан и М. Полинак-Акимовской о том, что «пандектисты создали дефиницию собственности, полностью отвечающую требованиям римского права: dominium proprietas est jus utendi, fruendi, abutendi re sua, quaetenus juris ratio patitur (собственность является правом употреблять вещь, пользоваться ее плодами и распоряжаться собственной вещью, поскольку это допускает правовой порядок)»*(33). Приведем замечание профессора В.А. Краснокутского по поводу разложения содержания собственности на элементы: «Признанный классиками и закрепленный законом признак полноты господства собственника над вещью вызывал, однако, еще у классиков попытки разложить содержание собственности на его составные части. Так, Павел считал, что право пользования и извлечения плодов (usufructus) составляет существенную часть собственности, pars domimi (D.7.1.4.). Его современник и антагонист Ульпиан отбрасывал всякие попытки частных перечислений состава собственности и настаивал на единстве господства собственника и всеобщности содержания его права»*(34). Получается, а именно к такому выводу приходят специалисты в области римского права, что ни один из древних римских текстов не содержит определения собственности, хотя само понятие, несомненно, было известно и широко использовалось древними римлянами*(35).

Надо отметить, что очень немногие западные юристы безоговорочно принимают сегодня триаду правомочий собственника. Как бы продолжая споры римских юристов, одни из них склоняются к приоритету права пользования или права пользования и распоряжения (т.е. выносят за скобки право владения), другие добавляют к триаде иные правомочия (например, правомочие управления или право на виндикацию), наконец, третьи предпочитают говорить об отсутствии единого определения права собственности.

Вернемся к римскому праву. Римские юристы не просто не смогли прийти к единому мнению и не смогли дать определение праву собственности, которое бы разделяли все без исключения. Все большее признание среди специалистов в области классической юриспруденции получает точка зрения, согласно которой «страсть к дефинициям», столь характерная для средневекового канонического права и унаследованная впоследствии европейским рационализмом, римским юристам была глубоко чуждой. Мнение Дж. Бермана по данному вопросу однозначно: «Студентов учат, что в этом мириаде узких норм и неопределенных общих терминов имплицитно содержалась сложная система отвлеченных понятий. Именно этот самый концептуализм римского права ставится в пример в сравнении с партикуляризмом и прагматизмом английского и американского права. Это означает смотреть на римское право Юстиниана глазами европейских юристов более позднего времени»*(36). Из отечественных авторов той же позиции придерживается В.М. Смирин*(37).

Получается, что не римское право, а его обработка, начало которой положили в Средние века глоссаторы и которая достигла своего апогея у немецких пандектистов, послужила основой для формирования понятийного аппарата современной западной теории права. Духу римского права, в том числе и в вопросе о собственности, оказывается ближе англосаксонская правовая система. «Как это ни парадоксально, но между римским юристом и юристом общего права больше общего, чем между римским юристом и его преемником, современным цивилистом. Как юрист общего права, так и римский юрист избегают обобщений и по возможности определений»*(38). В то же время не следует забывать, что в Средние века различия между двумя правовыми системами были еще не столь разительны. Понятие «феодальной расщепленной собственности»*(39), которым продолжают пользоваться в странах общего права, было также хорошо известно и в континентальной Европе*(40).